И до сего дня на различных картинках по целевому запросу мы будем наблюдать бедолагу крестьянина в земных поклонах пред барином, или битого и т.п.
Избавиться от этого шаблона, навязанного нам с определенной целью, достаточно сложно.
Хотелось бы привести отрывок из одного письма.
В этом отрывке крестьяне объясняют барину физиологию труда и соответствующий труду рацион питания, и по-моему началам психологии крестьянина.
Похоже, что от этой психологии пытались избавиться после 1917 года. Известно чем это закончилось.
Понятно, что слово психология скорее крестьянину не знакомо; впрочем, кто знает, может оно и не так. Но от прочитанного остается впечатление, что народной мудрости известно и более, только в иных смыслах и словах.
В этом же письме барин, между тем, сообщает следующее:
"Очень часто мы, интеллигентные люди, питаемся менее рационально, чем питается скот у хорошего хозяина, и это тем чаще случается, что у скота гораздо более развит инстинкт, так что если ему предоставлен свободный выбор между разными кормами, то он инстинктивно сам себе выбирает соответствующую норму кормления. Не в этом ли причина разных желудочных, кишечных и т. д. катаров?"
И ещё:
" ... доктора знают, что одна диэта для барина, другая для мужика, что барина нужно лечить иначе, чем мужика, чиновника иначе, чем деревенского помещика Собакевича, что человек, привыкший к грубой пище, содержащей много непереваримых веществ, может заболеть сильным расстройством желудка от употребления изысканной, нежной пищи, содержащей очень мало непереваримых веществ, и потом выздороветь от употребления грубой пищи, к которой он привык. Надо мной самим был такой случай."
Про случай как-нибудь потом.
Дадим слово крестьянину:
"Как-то осенью — а дело было еще вскоре после того, как я поступил на хозяйство, — случилось мне пойти посмотреть граборские работы. В эту осень граборы работали у меня поденно и занимались чисткой лужков, заросших лозняком.
Граборы сидели у огоньков и обедали.
— Хлеб-соль!
— Милости просим.
Я подсел к огоньку. Обед граборов состоял из вареного картофеля. Это меня удивило, потому что я слыхал, что граборы народ зажиточный, трудолюбивый, получающий обыкновенно высшую, почти двойную против обыкновенных сельских рабочих плату, и едят хорошо.
— Что это? Вы, кажется, одну картошку едите? — обратился я к рядчи
— Что ж так?
— Да не стоит лучше есть, когда с поденщины работаешь.
— Вот как! А мне говорили, что граборы хорошо едят.
— Да и то! Мы хорошо едим, когда сдельно работаем, когда канавы роем, землю от куба возим, чистку от десятины снимаем.
— Что же вы тогда едите?
— Тогда? Щи с ветчиной едим, кашу. Прочную, значит, пищу едим, густую. На картошке много ли сделаешь?
— Да разве вам все равно, что есть? Ветчина, каша ведь вкуснее.
Рядчик посмотрел на меня с недоумением. Его, видимо, удивило, как это я не понимаю такой простой вещи, и он стал мне пояснять.
— Нам не стоит хорошо есть теперь, когда мы работаем с поденщины, потому что нам все равно, сколько мы ни сделаем, заработок тот же, все те же 45 копеек в день. Вот если бы мы работали сдельно — канавы рыли, землю возили, — это другое дело, тогда нам было бы выгоднее больше сделать, сработать на 75 копеек, на рубль в день, а этого на одной картошке не выработаешь. Тогда бы мы ели прочную пищу — сало, кашу. Известно, как поедаешь, так и поработаешь. Ешь картошку — на картошку сработаешь, ешь кашу — на кашу сработаешь.
— Ну, а если бы я возвысил поденную плату и потребовал, чтобы вы лучше ели?
— Что ж, это можно. Отчего же? Если такое будет ваше желание — можно, — усмехнулся рядчик.
— Ну, а работа спорее бы шла тогда?
— Пожалуй, что спорее.
— А выгоднее ли бы мне было?
— Не знаю.
— Почему же?
— Работа такая. Работа огульная, сообща, счесть ее нельзя. Мы и теперь не сидим сложа руки, работаем положенное, залогу делаем, как по закону полагается. И тогда так же бы работали — ну, приналегли бы иногда, чтобы удовольствие вам сделать, особенно, если б вы ребятам водочки поднесли. Так ведь, ребята?
Ребята, то есть граборы-артельщики, засмеялись...
— Работа не такая, — продолжал рядчик — работа тут ручная, огульная, счесть ее нельзя. Работаем, да не так, как сдельно, все же каждый себя приберегает — не убиться же на работе, — меры тут нет, да и плата все равно поденно.
— Да ведь харч был бы хороший!
— Так что ж? Харч работать не заставит, когда сам не наляжешь. Харч, сам знаешь, только на баловство порет, а на работу нет... А из-за чего налегать-то, плата поденная, счесть работу нельзя, работаем сообща — я налягу, а другой нет. Счесть нельзя, вот что. Тут и сам себя приналечь не заставишь, да и как налечь, сколько? Разделил бы на нивки, чтобы каждый свою нивку гнал — нельзя, лужаечки все такие маленькие, тесные, неровные, куст разный. Вот если бы можно было от десятины чистить, на отряд, это другое дело. Мы и сами этих поденщин не любим, заработок плохой, работы настоящей нет, скучно. То ли дело сдельная работа, — нам самим приятней. На сдельной работе вольней, хозяину до нас дела нет, что сработали, за то и платит, залогуем, когда хотим по своей воле... — Рядчик помолчал. — Нет, — продолжал он, — нет, харч работать не заставит, вам невыгодно будет, и так положенное работаем. Тогда бы у нас харч в жир пошел, мы тогда у вас за осень во как отъелись, ребята ни одной бабе проходу не дали бы!"
* Цитаты из книги А.Н. Энгельгардта "Письма из деревни" (1872-1887). Письмо седьмое (1). Письма любопытны и как литературный жанр.
Избавиться от этого шаблона, навязанного нам с определенной целью, достаточно сложно.
Хотелось бы привести отрывок из одного письма.
В этом отрывке крестьяне объясняют барину физиологию труда и соответствующий труду рацион питания, и по-моему началам психологии крестьянина.
Похоже, что от этой психологии пытались избавиться после 1917 года. Известно чем это закончилось.
Понятно, что слово психология скорее крестьянину не знакомо; впрочем, кто знает, может оно и не так. Но от прочитанного остается впечатление, что народной мудрости известно и более, только в иных смыслах и словах.
В этом же письме барин, между тем, сообщает следующее:
"Очень часто мы, интеллигентные люди, питаемся менее рационально, чем питается скот у хорошего хозяина, и это тем чаще случается, что у скота гораздо более развит инстинкт, так что если ему предоставлен свободный выбор между разными кормами, то он инстинктивно сам себе выбирает соответствующую норму кормления. Не в этом ли причина разных желудочных, кишечных и т. д. катаров?"
И ещё:
" ... доктора знают, что одна диэта для барина, другая для мужика, что барина нужно лечить иначе, чем мужика, чиновника иначе, чем деревенского помещика Собакевича, что человек, привыкший к грубой пище, содержащей много непереваримых веществ, может заболеть сильным расстройством желудка от употребления изысканной, нежной пищи, содержащей очень мало непереваримых веществ, и потом выздороветь от употребления грубой пищи, к которой он привык. Надо мной самим был такой случай."
Про случай как-нибудь потом.
Дадим слово крестьянину:
"Как-то осенью — а дело было еще вскоре после того, как я поступил на хозяйство, — случилось мне пойти посмотреть граборские работы. В эту осень граборы работали у меня поденно и занимались чисткой лужков, заросших лозняком.
Граборы сидели у огоньков и обедали.
— Хлеб-соль!
— Милости просим.
Я подсел к огоньку. Обед граборов состоял из вареного картофеля. Это меня удивило, потому что я слыхал, что граборы народ зажиточный, трудолюбивый, получающий обыкновенно высшую, почти двойную против обыкновенных сельских рабочих плату, и едят хорошо.
— Что это? Вы, кажется, одну картошку едите? — обратился я к рядчи
— Что ж так?
— Да не стоит лучше есть, когда с поденщины работаешь.
— Вот как! А мне говорили, что граборы хорошо едят.
— Да и то! Мы хорошо едим, когда сдельно работаем, когда канавы роем, землю от куба возим, чистку от десятины снимаем.
— Что же вы тогда едите?
— Тогда? Щи с ветчиной едим, кашу. Прочную, значит, пищу едим, густую. На картошке много ли сделаешь?
— Да разве вам все равно, что есть? Ветчина, каша ведь вкуснее.
Рядчик посмотрел на меня с недоумением. Его, видимо, удивило, как это я не понимаю такой простой вещи, и он стал мне пояснять.
— Нам не стоит хорошо есть теперь, когда мы работаем с поденщины, потому что нам все равно, сколько мы ни сделаем, заработок тот же, все те же 45 копеек в день. Вот если бы мы работали сдельно — канавы рыли, землю возили, — это другое дело, тогда нам было бы выгоднее больше сделать, сработать на 75 копеек, на рубль в день, а этого на одной картошке не выработаешь. Тогда бы мы ели прочную пищу — сало, кашу. Известно, как поедаешь, так и поработаешь. Ешь картошку — на картошку сработаешь, ешь кашу — на кашу сработаешь.
— Ну, а если бы я возвысил поденную плату и потребовал, чтобы вы лучше ели?
— Что ж, это можно. Отчего же? Если такое будет ваше желание — можно, — усмехнулся рядчик.
— Ну, а работа спорее бы шла тогда?
— Пожалуй, что спорее.
— А выгоднее ли бы мне было?
— Не знаю.
— Почему же?
— Работа такая. Работа огульная, сообща, счесть ее нельзя. Мы и теперь не сидим сложа руки, работаем положенное, залогу делаем, как по закону полагается. И тогда так же бы работали — ну, приналегли бы иногда, чтобы удовольствие вам сделать, особенно, если б вы ребятам водочки поднесли. Так ведь, ребята?
Ребята, то есть граборы-артельщики, засмеялись...
— Работа не такая, — продолжал рядчик — работа тут ручная, огульная, счесть ее нельзя. Работаем, да не так, как сдельно, все же каждый себя приберегает — не убиться же на работе, — меры тут нет, да и плата все равно поденно.
— Да ведь харч был бы хороший!
— Так что ж? Харч работать не заставит, когда сам не наляжешь. Харч, сам знаешь, только на баловство порет, а на работу нет... А из-за чего налегать-то, плата поденная, счесть работу нельзя, работаем сообща — я налягу, а другой нет. Счесть нельзя, вот что. Тут и сам себя приналечь не заставишь, да и как налечь, сколько? Разделил бы на нивки, чтобы каждый свою нивку гнал — нельзя, лужаечки все такие маленькие, тесные, неровные, куст разный. Вот если бы можно было от десятины чистить, на отряд, это другое дело. Мы и сами этих поденщин не любим, заработок плохой, работы настоящей нет, скучно. То ли дело сдельная работа, — нам самим приятней. На сдельной работе вольней, хозяину до нас дела нет, что сработали, за то и платит, залогуем, когда хотим по своей воле... — Рядчик помолчал. — Нет, — продолжал он, — нет, харч работать не заставит, вам невыгодно будет, и так положенное работаем. Тогда бы у нас харч в жир пошел, мы тогда у вас за осень во как отъелись, ребята ни одной бабе проходу не дали бы!"
* Цитаты из книги А.Н. Энгельгардта "Письма из деревни" (1872-1887). Письмо седьмое (1). Письма любопытны и как литературный жанр.
Цитата из НЕОБЫЧНО О ПСИХОЛОГИИ
